| ключевые слова — араб, испан, кордов, крачковский, правоверн, мусульманск, маликит, халиф, хакам, сарагос, аверроэс, авиценн, суфизм, маймонид, валенсия, танжер, трубадур, хазм, сладостраст, семирамид, альмерия, меджнун, лейл, джемил, бусейн, бедуин, женщин, рабыня, гарем |
В результате завоевания арабами Испании арабский язык стал литературным языком зажиточных кругов населения. Надо ещё учитывать и то, что до появления арабов в Испании светской литературы там, в сущности, не было. Имевшиеся в обращении латинские книги были почти исключительно богословского содержания. Грамотность была преимущественно уделом духовенства. Поэтому не приходится удивляться тому, что уже меньше чем через сто лет после завоевания, в IX в., епископ города Кордовы писал: «Многие из моих единоверцев читают стихи и сказки арабов, изучают сочинения мусульманских философов и богословов не для того, чтобы их опровергать, а чтобы научиться как следует выражаться на арабском языке с большей правильностью и изяществом. Где теперь найдётся хоть один, кто бы умел читать латинские комментарии на священное писание? Кто среди них изучает евангелия, пророков и апостолов? Увы! Все христианские юноши, которые выделяются своими способностями, знают только язык и литературу арабов, читают и ревностно изучают арабские книги, …даже забыли свой язык, и едва найдётся один на тысячу, который сумел бы написать приятелю сносное латинское письмо. Наоборот, бесчисленны те, которые умеют выражаться по-арабски в высшей степени солидно и сочиняют стихи на этом языке с большей красотой и искусством, чем сами арабы» [И. Ю. Крачковский. Арабская культура в Испании. М.—Л., 1937, стр. 11—12].
Это обстоятельство послужило на пользу арабской литературе того времени. В то время как в арабских странах Востока главным видом письменности становятся бесчисленные богословские трактаты, еретические и правоверные, на Западе мусульманское богословие замыкается в узко правоверные рамки ислама ригористически маликитского толка, причём временами правоверное духовенство даже решается выступить против слишком «светских» наклонностей самих правителей и добивается такого страшного удара по культуре, как сожжение значительной части ценнейшей библиотеки халифа Хакама II (961—976), состоявшей, по преданию, из четырёхсот тысяч томов рукописей, охватывавших все тогдашние отрасли знания.
Всё же в Испании, особенно в университетах Гранады, а также христианской Сарагосы, возникает ряд переработок и латинских переводов арабских трудов по естествознанию и арабских переводов древнегреческой научной литературы. Позднее, когда мертвящее влияние богословов несколько ослабло, начали появляться и оригинальные арабские труды по философии, например Книги Ибн Рушда (1126—1198), получившего широкую известность на Западе под искажённым именем Аверроэс. По образцу великого Абу Али ибн Сины (Авиценны) Ибн Туфейль пишет своеобразнейший философский роман «Хайй ибн Якзан». В области мусульманской мистики Ибн Араби (1165—1240) создаёт труды, которые, попав на Восток, надолго изменили весь ход развития философской мысли в суфизме. В области философии выдающееся место заняли в Испании и евреи, среди которых мы находим такого блестящего мыслителя, как Маймонид (1135—1204) — рабби Моше бен Маймун, цитируемый по первым буквам в форме Рамбам. Он родился в Кордове, позднее переехал на Восток, стал лейбмедиком султана Салахаддина (Саладина) и умер в Египте.
Вообще, поездки испанских мусульман на Восток становятся нередкими, и это даёт возможность увидеть свет ценнейшим описаниям путешествий, например Ибн Джубейра (1145—1228) из Валенсии, живо описавшего все мусульманские страны по берегам Средиземного моря, и Ибн Баттуты (1304—1377) из Танжера, который в своих двадцатипятилетних странствиях добирался до Волги, Индии и даже Китая.
Под влиянием испано-арабской науки находился и знаменитый историк Ибн Халдун (1332—1406) из Туниса, в своём «Введении» впервые изложивший историко-философские и социологические взгляды.
Арабская поэзия, пытавшаяся первое время в Испании хранить старые традиции и воспевать никогда не виданного этими поэтами верблюда, постепенно под местными влияниями ожила, приобрела индивидуальный характер и, как это можно теперь считать доказанным, в свою очередь оказала могучее влияние на лирику европейских трубадуров.
Вот на такой-то почве и возникло предлагаемое сейчас русскому читателю произведение Абу Мухаммада Али ибн Ахмада ибн Хазма, родившегося в Кордове 7 ноября 994 года, — книга «Ожерелье голубки» (Тоукал-хаммана). Нужно прежде всего иметь в виду, что для читателя той эпохи голубь отнюдь не был символом мира и кротости, каким он стал позднее у христиан. Тогда за ним сохранялось приписанное ему ещё в «голубином городе» Вавилоне символическое значение сладострастия. Ведь и у греков голубь был птицей богини Афродиты, а по вавилонским преданиям знаменитая Семирамида появилась на свет из голубиного яйца.
Ибн Хазм сначала получил широкую известность как юрист и строго правоверный богослов, но в результате неудачных политических связей карьера его после 1013 г. оборвалась, и он удалился в изгнание в Альмерию, городок на берегу Средиземного моря. Один из друзей Ибн Хазма в Альмерии и попросил его написать трактат о любви. Тема эта была в большом ходу ещё у арабов на Востоке, создавших ставшие классическими любовные пары Меджнуна и Лейлы, Джемиля и Бусейны и др. Но, взявшись за эту тему, Ибн Хазм не хотел следовать традициям бедуинской поэзии.
Нельзя сомневаться в том, что многочисленные примеры, которыми Ибн Хазм иллюстрирует свои теоретические положения, взяты им из жизни тогдашней Испании. В этом главная ценность книги. Читая её, мы как бы вступаем в жизнь мусульманской Андалусии и видим, насколько среда, состоявшая из конгломерата разных народов Запада и Востока, повлияла на, казалось бы, застывшие традиции мусульманской жизни. Книга ясно говорит о том, что в этой среде пренебрежительное отношение к женщине, которую в халифате воспринимали как полурабыню, живой товар, резко изменилось. Если Ибн Хазм иногда и отзывается о женщинах резко, то лишь в результате близкого соприкосновения в ранней юности с удушливой атмосферой гарема и непосредственного знакомства с бесчисленными интригами, там вынашивавшимися и созревавшими.
И если само задание влекло автора в сторону несколько схоластических и подчас довольно нудных рассуждений, то живые сценки «Ожерелья голубки» не утратили своей ценности и по сей день, тем более, что рассказаны они с тем высоким мастерством, которое свойственно арабским рассказчикам и которое подарило человечеству бессмертную «Тысячу и одну ночь» и многие сборники аналогичного характера.
По обычаям эпохи прозаический текст книги пересыпан стихотворными вставками. Ибн Хазм был выдающимся мыслителем и хорошим стилистом; писать стихи он, конечно, мог, ибо в то время, как мы видели выше, даже и христианская молодёжь Андалусии умела писать гладкие арабские стихи. Но уметь писать стихи — ещё не значит быть поэтом. Стихи Ибн Хазма — стихи только по форме. Поэтому едва ли читатель будет сетовать на то, что переводчик передал эти стихотворные строки в прозаическом переводе.
Когда Ибн Хазм подвергся гонениям, рукописи его произведений были в значительной части уничтожены. Поэтому и данная книга дошла до нас только в одной рукописи, принадлежащей библиотеке университета в Лейдене. Из слов переписчика её можно заключить, что при переписке он подверг книгу некоторым сокращениям.
По этой единственной рукописи крупнейший русский испанист профессор Ленинградского университета Д. К. Петров и издал текст, пользуясь помощью и советами крупнейших ленинградских арабистов. По этому изданию М. А. Салье сделал настоящий перевод, снабдив его комментариями. Книга впервые вышла в свет в 1933 г. под редакцией одного из замечательнейших востоковедов — академика И. Ю. Крачковского.
Данное издание печатается без изменений.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Е. Э. Бертельс
|
ОЖЕРЕЛЬЕ ГОЛУБКИ