В 1930 году в издательство поступила рукопись Мих. Плотникова, заключавшая в себе стихотворную обработку вогульских сказаний, с приложением статьи, представляющей довольно элементарный анализ этих сказаний, главным образом с этнографической точки зрения, и краткий рассказ автора об условиях, в которых он собирал осколки эпических сказаний вогульского народа. Не трудно было убедиться, что в рукописи Плотникова мы имеем дело с работой большой исторической и художественной значимости. В ней впервые выступило на сцену творчество одного из тех «малых» народов, которые, как казалось ещё недавно, раз навсегда сметены со страниц истории завоевательной политикой и колонизаторской практикой русского царизма. Сама работа Плотникова над песнями и сказаниями вогулов невольно приводила на память работу, проделанную автором «Калевалы» над эпосом финнов и автором «Песни о Гайавате» над песнями и сказаниями индейцев Северной Америки: как здесь, так и там мы имеем дело не с прямым воспроизведением народного творчества, а с его вольной литературной обработкой, с тем, что немцы называют freie Nachdichtung. И если наш пересказчик бесконечно далёк от идеализации европейского завоевания, приведшей Лонгфелло к прямой фальсификации индейских преданий, то, к сожалению, он не сумел преодолеть националистических установок панфиннизма, идеализации общефинского единства, внесённых в исследование языков и литератур угро-финских народов буржуазными учёными Финляндии и Венгрии. Недаром же в своей вводной статье он неоднократно ссылается на Кая Доннера — крупнейшего идеолога панфиннизма.
Отсюда — характерные моменты неправильной трактовки истории колонизированных русским царизмом народностей, идеализация доколониального феодализма, отсюда — неоправданный перенос мотивов из эпоса других финских народов в реконструируемый вогульский эпос. Эти обстоятельства, лишая, конечно, поэму Плотникова значения прямого, аутентичного документа истории вогульского народа, всё же не отнимают у неё хотя бы того же культурно-исторического значения, которое имели в своей области работы авторов «Калевалы» и «Гайаваты».
Дефекты поступившей в издательство рукописи (метрические недосмотры в поэме, эскизность и невыдержанность предпосланной поэме статьи) заставили издательство попытаться вступить в личную связь с автором. Попытки эти долгое время оставались безрезультатными.
В этих условиях «Academia» решилась печатать рукопись Плотникова в том виде, в котором она была ей доставлена, внеся в текст поэмы те чисто формальные, подсказанные законами метрики, незначительные исправления, которые были предложены нам С. В. Шервинским.
Ошибочные установки автора, сказавшиеся в его переработке вогульского эпоса, отразились и в его вводной статье: именно поэтому статья эта приобретает значение документа, крайне важного для критики текста поэмы. Воспроизведя её с некоторыми сокращениями (первоначально статья была напечатана в журнале «Сибирские огни»), «Academia» не сочла возможным вносить в текст поправки такого рода, которые затушевали бы допускаемые автором ошибки в национальном вопросе. В частности неизменной осталась и старая терминология автора («самоеды», «вогулы», «остяки» и т. д.), к сожалению, и поныне более понятная широким читательским массам и благодаря расплывчатости некоторых терминов (термин «самоеды» применяется, например, и к «ненцам» и к тавитцам) не поддающаяся замене.
Лишь в самом конце 1932 года М. Плотников дал о себе знать издательству. В это время было уже приступлено к вёрстке настоящей книги. Поэтому мы не могли предоставить возможность М. Плотникову внести в книгу сколько-нибудь значительные изменения.
В то время когда издательство разыскивало Плотникова, с его рукописью, по просьбе издательства, ознакомился поэт С. А. Клычков. Результатом явилась новая поэма — «Мадур Ваза Победитель».
С. А. Клычков воспользовался сюжетом и общей композицией поэмы Плотникова и оставил в неприкосновенности ряд стихов и строф Плотникова. Однако его поэма, конечно, самостоятельное произведение. Художественные достоинства «Мадура Вазы» — неоспоримы. Издательство не видело оснований выбирать между поэмами Плотникова и Клычкова и решило дать рядом обе поэмы. В «Янгал-Маа» Плотникова читатель найдёт первичную обработку вогульского эпоса, в основе которой лежит прямое, непосредственное знакомство автора с песнями и сказаниями, до сих пор бытующими в чумах современных вогулов; в «Мадуре Вазе» Клычкова — вторичную обработку тех же сказаний, прошедших уже через записи Плотникова, но развитых и своеобразно интерпретированных современным поэтом. Ценность открытого Плотниковым эпоса вогулов настолько велика, что — можно не сомневаться — он и после Плотникова и Клычкова не раз ещё привлечёт внимание поэтов и художников.
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
|
М. Плотников. Янгал-маа